вовремя домой. И вот результат. Был человек – и нет человека. Убили. И за что, спрашивается? Никого не защитил, не спас, грудью на амбразуру не лег. Просто сунул любопытный нос не в свое дело. А старшие товарищи решили, что пусть. Большой мальчик, сам выбирает, куда ему можно, а куда нельзя. С одной стороны, оно, конечно, верно. Каждый и впрямь сам выбирает. Но с другой… Эгоизм это голимый и самый что ни на есть мерзкий, вот что это такое. О ком привык заботиться он, Сыскарь? Уберегать от пуль и прочих опасностей, страховать? О себе, любимом, ясное дело. Об Ирине, конечно. О Симае, как товарище и напарнике. А больше ни о ком. Да, есть еще мама с папой, но они далеко, совсем еще не старые и заботы о себе, слава Богу, не требуют. Что до Кирилла… Кирилла он воспринимал, как чужака. А о чужаке думать не надо, пусть сам о себе беспокоится, это его дело, и во всех своих несчастьях, буде таковые случатся, вплоть до самого страшного несчастья – смерти, виноват он сам и только сам.
Б-блин с чебурашкой, как же мерзко на душе. Сыскарь аж зубами заскрипел.
– У него же там, на другой стороне, наверное, родные остались, – сказала Ирина беспомощным голосом. – Мама, папа…
Они доехали до шоссе, и Леслав показал, что здесь нужно поворачивать направо. Повернули.
– Ириш, – очень мягко произнес Симай, – сестринское сердце, родная. Не можем мы сейчас назад вернуться. Да еще с трупом. Понимаешь?
Ирина молчала. И было это молчание красноречивее всяких слов.
«Как же плохо, когда кого-то убивают, – подумал Сыскарь. –Необратимость. Самое страшное, что может быть. Это только Христос мог воскрешать мертвых. Нам, увы, сие недоступно. И все равно мы убиваем. Сволочи».
«Налево», – показал Леслав.
Сыскарь свернул на хорошо укатанную грунтовую дорогу, которая через сотню метров уперлась в кованые чугунные ворота, навешенные на чугунную же ограду, за которой в лунном свете хорошо был виден трехэтажный дом (два этажа обычных, третий – мансардный) с островерхой черепичной крышей и высокой каминной трубой. Собственно, вполне обычный княжечский особняк. Но под луной и с одиноко горящим мансардным окном, смотрелся он каким-то домом из киносказки.
– Приехали? – спросил Сыскарь.
Яруч утвердительно наклонил голову и полез из машины.
Судя по всему, хозяин не спал, потому что на звонок в специальный колокольчик вышел почти сразу – в роскошном халате, домашних туфлях и керосиновой лампой в руке.
– Кто там? – спросил, подходя к калитке и поднимая лампу повыше.
– Это Леслав Яруч и его друзья, пан Тадеуш, – сказал Симай. – Откройте, пожалуйста, ворота. Нам нужна ваша помощь.
Пан Тадеуш подошел вплотную к воротам и калитке. Это был высокий, ростом почти с Андрея, осанистый мужчина лет пятидесяти с прямой спиной и широкой грудью. Свет от керосиновой лампы падал на его седоватую шевелюру, густые русые усы и прямой ровный крупный аристократический нос. К его чести, узнав Леслава, он тут же отпер калитку и впустил ночных гостей.
– Ворота, пожалуйста, – попросил Сыскарь. – Нам нужно заехать.
– Это… это автомобиль?
– Да. Новая модель. Экспериментальная.
– Хм. А почему молчит Леслав? А, вижу. Что с горлом?
– Разрыв сонной артерии, – сообщила Ирина.
– Однако! Что ж, заезжайте скорее и прошу в дом, надо осмотреть рану. Вы голодны? Жаль я отпустил прислугу до утра, но мы что-нибудь придумаем.
– А вы разве лекарь? – спросил Симай.
– И весьма неплохой, смею надеяться. Леслав разве не говорил? Ах, да, ему сейчас лучше не разговаривать… Что у вас с ухом?
- Пуля зацепила. Не страшно.
- Я посмотрю потом.
- Как скажете.
Сыскарь загнал машину во двор, Симай по просьбе хозяина закрыл ворота.
– В дом, в дом, – сказал пан Тадеуш. – Прошу!
– Тут такое дело… – потер подбородок Сыскарь. – У нас еще тело товарища в машине. Его желательно куда-то перенести.
– В какой машине? – не понял пан Тадеуш. – Ах, в автомобиле?
– Ну да.
– Мертвое тело?
– Увы.
– Ну-ка, показывайте, – пан Тадеуш решительно сунул лампу Симаю. – Светите, – кивнул Сыскарю, – открывайте.
Сыскарь открыл дверцу, придержал начавшее выпадать тело Кирилла.
Пан Тадеуш приподнял Кириллу веко (Симай держал лампу, Леслав светил фонариком), пощупал пульс на шее.
– Что вы мне сказки рассказываете? – сердито осведомился пан Тадеуш. – Он жив. Просто шок. Быстро в дом его несите.
– Что? – не понял Сыскарь.
– В дом его!! – заорал пан Тадеуш и добавил с чувством по-польски. – Сholera jasna.
Напольные часы в гостиной пана Тадеуша пробили половину четвертого утра, когда, наконец, раненые уснули, а здоровые сели выпить по чашке чая и по глотку рома (Симай тоже сошёл за здорового – его ухо было профессионально осмотрено, ещё раз обработано и снова заклеено пластырем, к которому хозяин особняка проявил большой интерес). Пан Тадеуш не соврал. Он и впрямь оказался «весьма неплохим лекарем» и провел блестящую операцию по извлечению автоматной пули калибром 7,62 из тела Кирилла. Благо, та потеряла энергию, пробивая багажник и спинку сиденья, и ушла не глубоко, застряв под ребром и сильно не достав до сердца.
– Вы же не врач, – объяснил пан Тадеуш произошедшее «чудо». – Ошиблись, бывает. Небось, только пульс искали, в зрачки не светили?
Сыскарь признал, что не светил.
– Ну вот, – удовлетворенно заключил Тадеуш.
Сыскарь хотел сказать, что видел достаточно трупов, чтобы отличить живого от мертвого, но промолчал. Факт оставался фактом – он действительно ошибся. Иначе, все происшедшее и впрямь пришлось бы считать чудом.
«С другой стороны, – думал Сыскарь, аккуратно прихлебывая чай, – мы в такое количество чудес вляпались в последнее время, что еще одно вряд ли изменит мое мировоззрение. Оно уже и так изменено с прошлого года по самое не могу».
– Спасибо вам, – сказала Ирина. – Вы такую тяжесть с нас сняли… Не рассказать словами.
– Не за что, – пан Тадеуш усмехнулся в усы. – Пан Леслав тоже с меня однажды такую тяжесть снял… Как вы, русские, говорите, – долг платежом красен?
– Да, – сказала Ирина. – А вы поляк?
– Рrawdziwy, – сказал пан Тадеуш.
Ирина и Андрей переглянулись.
–
